|
Меж тем и день и ночь Даххак о Феридуне
Все вспоминал еще и толки продолжал.
Высокий стан его боязнь беды согнула
И сердцем овладел пред Феридупом страх.
Однажды он воссел матрон слоновой кости.
Надевши па себя корону с бирюзой
И пригласив вельмож из всех пределов царства,
Чтоб власти верною опорой сделать их,
И так заговорил, к мобедам обращаясь:
“О вы, что мудрости и доблести полны!
Есть в мире у меня один противник тайный,
Как это ведомо разумным людям всем.
И слабого врага презренным не считаю
И чувствую боязнь пред грозною судьбой.
Мне войско большее теперешнего нужно,
Не только из людей - из дивов и пери.
И вот намерен я собрать такое войско
И вместе с дивами людей соединить;
Но нужно, чтобы вы мне в этом помогали.
Терпеть таких вещей я дольше не могу.
Теперь же надобно послание составить:
Что сеял государь лишь семена добра,
Что говорит всегда слова одной лишь правды
И правосудию ущерба не чинит”.
Из страха пред царем, правдивые вельможи
Участье приняли невольно в деле том
И нехотя они послание дракона
Скрепили, стар и млад, все подписью своей.
Вдруг голос жалобный, взывавший к правосудыо,
Раздался в этот миг у царского дворца.
Немедленно к царю обиженный был позван,
Пред именитыми поставили его.
С нахмуренным лицом спросил его властитель:
“Поведай, от кого обиду получил?”
А тот, над головой заламывая руки.
Воскликнул: “Я Каве, о шах, суда ищу.
Будь справедлив ко мне! Бегом спешил сюда я...
От мук душевных я стенаю чрез тебя.
Коль правосудие своим считаешь делом,
Возвысится, о шах, достоинство твое.
Я много от тебя себе неправды видел
И часто ты кинжал вонзаешь в сердце мне.
Но если обижать меня ты не намерен,
Зачем на сыновей ты руку налагал?
Восемнадцать сыновей имел я в этом мире,
Из них один теперь остался у меня.
Отдай мне этого единственного! Вспомни,
Что сердце будет жечь мне вечная тоска.
Скажи мне, государь, какое зло я сделал?
А коль невинен я, предлога не ищи.
Подумай, государь, в каком я положеньи,
Не накопляй же бед на голову свою.
Вот, видишь, как меня лета мои согнули;
Надежды в сердце нет и скорбью ум объять;
И молодость прошла и сыновей уж нету,
А в мире нет связей теснее, чем с детьми.
Средину и конец должна ж иметь неправда,
И для насилия ведь нужен же предлог.
Какой же у тебя предлог, скажи мне,
Что злополучие ты мыслишь на меня?
Ведь я простой кузнец и человек безвредный,
А царь все сыплет жар на голову мою.
Ты государь для нас, и хоть дракон по виду,
Но в этом случае ты должен суд изречь.
Семь поясов земли под властию твоею,
За что ж на долю нам мученья все и скорбь?
Обязан ты теперь со мною посчитаться
И так, что целый мир тем будет изумлен;
И этот счет с тобой, быть может, обнаружит,
Как очередь дошла до сыновей моих,
Зачем из всех людей отдать мне нужно было
Мозг сыновей моих, чтоб змей твоих кормить?”
Царь на Каве смотрел, внимая этой речи,
И поражен был тем, что слышал от него.
Немедленно ему назад вернули сына,
Старались ласками к себе его склонить.
А после падишах ему дал приказанье
Своим свидетельством послание скрепить.
Но только что Каве прочел его посланье,
Как, быстро обратясь к старейшинам страны:
“Вы служите, - вскричал, - подножием для дива,
Вы страх перед Творцом исторгли из сердец
И направляете стопы свои вы к аду,
Душою предались внушениям его.
Свидетельства не дам я к этому посланыо
И падишаха я нисколько не боюсь”.
Воскликнув так, вскочил, весь трепеща от гнева,
Посланье разорвал и растоптал его.
Затем, предшествуем своим прекрасным сыном,
Он с криком из дворца на улицу пошел.
Хвалу воздав царю, вельможи так сказали:
“Преславный царь земли! - воскликнули они, -
Над головой твоей холодный ветер с неба
И в день сражения не смеет пронестись.
Зачем же пред тобой Каве с столь грубой речью,
Как будто равному, почет оказан был?
Посланье, наш союз с тобой, он разрывает
И уклоняется исполнить твой приказ.
Ушел он мести поли и на уме, и в сердце,
И с Феридуном он как будто заодно.
Гнуснее этого нам видеть не случалось,
Мы в изумлении пред случаем таким”.
На это славный царь им с живостью ответил:
“Послушайте, скажу чудесную вам вещь:
Когда пришел Каве и в двери показался
И до ушей моих донесся крик его,
В палате этой вдруг, как раз меле ним и мною,
Казалось, выросла железная гора.
Когда ж над головой заламывал он руки,
О чудо! В сердце я почувствовал удар.
Не знаю, что должно впоследствии случиться:
Небесной сферы тайн не ведает никто”.
Меж тем, когда Каве от шаха вышел с криком,
Сбежалася к нему базарная толпа.
Кузнец же все кричал, о помощи взывая,
И правосудия весь мир он звал искать.
А фартук кожаный, чем ноги прикрывают
В то время кузнецы, как молотом куют,
Он снял и нацепил на кончик длинной пики;
Сумятица тогда на рынке поднялась.
Держа в руках копье, пошел он, восклицая:
“Эй, люди славные и чтители Творца!
Коль кто из вас любовь питает к Феридупу.
От уз Даххаковых свободен хочет быть,
Направимся сейчас все вместе к Феридупу
И отдохнем в тени могущества его!
Бегите! Ариман - ваш нынешний властитель,
Заклятый враг в душе Создателю миров.
А эта жалкая, нестоящая кожа
Поможет распознать врага и друга клич”.
И шел он впереди, муж храбрый и могучий,
И множество людей столпилось вкруг него.
Он знал, где Феридун в то время находился,
И,голову склоня, направился туда.
К палатам подходя владыки молодого,
Завидели его и клики раздались.
А царь, на острие заметивши ту кожу,
За добрую звезду почел ее себе
И румскою парчой ее всю изукрасил,
Узором из камней на фоне золотом;
Ее над головой, как лунный диск, он поднял,
Предвестьем радостным считая для себя;
Обвесил бахромой пунцовой, желтой, синей
И именем ее “Кавеев стяг” назвал.
И всякий с той поры, кто восходил на царство
И на чело себе корону возлагал,
На фартук кожаный, нестоящий, кузнечный
Привешивал все вновь каменьев дорогих
И дорогой парчи и шелковых материй.
И так явилася Кавеева звезда,
Которая в ночи блестела, словно солнце,
И мир через нее исполнен был надежд.
А время между тем катилось и катилось
И, что имеет быть, скрывало в тайнике.
Увидел Феридун, как дело шло на свете,
Увидел, что весь мир злодею подчинен;
Он к матери пришел, по стану опоясан,
На голове своей имея царский шлем,
И ей сказал: “Идти на битву я намерен,
Тебе ж одно теперь - молиться надлежит.
Создатель всех миров стоить превыше мира,
К Нему в добре и зле ты руки воздевай”.
С ресниц у матери тут слезы покатились,
И сердце у нее все кровью облилось;
Воззвала к Судии: “Тебе я поручаю
Под Твой покров. Господь, сокровище свое;
Храни Ты жизнь его от вражеских ударов
И от неистовых очисти этот мир!”
Поспешно Феридун готовился к походу,
Скрывая ото всех намеренья свои.
Двух братьев он имел, товарищей счастливых,
И оба возрастом постарее его;
Один по имени был назван Кеянушем,
Веселый Пурмайе - по прозвищу другой.
К ним Феридун тогда с словами обратился;
“Живите в радости, в веселье, храбрецы!
Вращение небес к благому лишь приводит:
Корона царская вернется снова к нам.
Искусных кузнецов ко мне вы приведите,
Чтоб палицу они сковали для меня”.
Как только он сказал, сейчас же оба брата
Направились, спеша, к базару кузнецов.
Какие мастера там были всех известней,
На зов царевича предстали перед ним.
Славолюбивый шах, взяв тотчас в руки циркуль,
Желанной палицы им форму показал:
Пред ними на песке он начертил рисунок,
Подобие точь-в-точь бычачьей головы.
Поспешно кузнецы за дело принялися
И, палицу ему тяжелую сковав,
Мироискателю доставили немедля;
Блестела вся она, как солнце в высоте.
Работа кузнецов пришлась ему по нраву;
Он платьем одарил, сребром и златом их
И надавал еще счастливых обещаний,
На степень высшую надежду подал им:
“Когда дракона я уйти заставлю в землю,
От пыли голову омою вам тогда,
И буду водворять я правду в целом свете,
Во имя Господа, Всевышнего Судьи”.
|
