НЕМЕЦКИЕ ГЕРОИЧЕСКИЕ СКАЗАНИЯ И ЛЕГЕНДЫ

ТИЛЬ ОЙЛЕНШПИГЕЛЬ

ЛЕГЕНДА О ТИЛЕ

Тиль родился на саксонской земле, в лесу, именуемом Эльмским, в деревушке Кнайтлинген, и отца его звали Клаусом Ойленшпигелем, а матушку - Анной Зибхен. Когда матушка выздоровела после родов, ребенка понесли крестить в деревню близ Амплебена, и назвали Тилем Ойленшпигелем. И Тиль фон Ютцен, владелец Амплебена стал его крестным отцом.

Когда Ойленшпигель был 'скрещении' дитя собрались унести домой, в Кнайтлинген, то кумушка, которая несла ребенка, хотела быстро перейти по мостику через ручей, что протекал между Кнайтлингеном и Амплебеном. Но довелось ей выпить чересчур много пива после крестин, ибо в тех местах есть обычай нести младенца после крещения в пивную, там веселиться и пропивать его рожденье; платит же потом за все отец ребенка. Кумушка, стало быть, упала с мостика в лужу и замарала и себя, и ребенка, так что дитя почти задохнулось от грязи. Другие женщины помогли куме выбраться вместе с дитем, и они пошли домой в деревню, и вымыли ребенка в котле; он стал снова чистым и красивым. Итак, Ойленшпигель в один день был крещен трижды: один раз - в крестильне, другой - в грязной луже, а третий - в котле с теплой водой.

Когда Ойленшпигель подрос настолько, что мог свободно стоять и ходить, он много играл с маленькими детьми, так как был еще послушным ребенком.

Подобно обезьяне, скакал Тиль средь подушек и травы, пока ему не исполнилось трех лет, а тогда начал заниматься всякого рода проделками, так что все соседи обычно жаловались на него отцу, говоря ему, что его сын Тиль Ойленшпигель - ужасный озорник. Раздосадованный отец подошел однажды к сыну и сказал ему:

- Как это ты так ведешь себя, что все наши соседи называют тебя озорником?

- Дорогой батюшка, - ответил Тиль, - я никого не трогаю, это могу хоть сейчас доказать. Пойди сядь на лошадь, а я усядусь позади тебя и буду молча за тобой ехать по улицам, и все же соседи станут на меня клеветать и говорить, что им придет на ум, вот увидишь!

Отец так и сделал, вскочил в седло, а сына посадил за собой на лошадь. Ойленшпигель тут же оголил зад, показал его всем людям на улице и затем вновь сел на место. И стали на него указывать соседи и соседки и говорить: «Тьфу, что за безобразник!»

Сказал тогда маленький Ойленшпигель:

- Батюшка, ты же сам видишь, что я молчу и никого не задираю, и все же говорят люди, что я безобразник!

Тут же решил отец посадить свое любимое чадо впереди себя на лошадь. И Ойленшпигель сидел молча, но он широко разинул рот, скалил зубы и высовывал язык. И люди сбегались и говорили:

- Глядите, что за озорной мальчишка! Молвил тогда расстроенный отец:

- Ты, сынок, наверное, родился в недобрый час, вот сидишь спокойно и молчишь, никого не задираешь, и все же говорят люди, что ты - озорник.

Подрос Ойленшпигель и после смерти отца пошел странствовать по белу свету в поисках заработка и приключений.

Из Марбурга отправился он в Прагу, столицу Богемии. В то время там еще жили добрые христиане, пока в те края не занесли ересь, и Ян Гус не начал ее распространять.

Ойленшпигель выдавал себя за великого магистра, который может ответить на любые вопросы, рассказать то, о чем другие магистры ничего не ведают. Это он написал на листах, которые прибил к дверям церквей и коллегий, что весьма раздосадовало ректора. Коллегии, доктора и магистры, да и весь университет сильно разгневались. И стали держать меж собой совет, как бы им задать Ойленшпигелю такие вопросы, на какие он не сможет дать ответ. А если ответит дурно, они станут с ним говорить свысока и пристыдят его.

Так все договорились и согласились, что ректор будет задавать вопросы, и передали Ойленшпигелю через университетского служителя, чтобы тот явился на следующий день отвечать на вопросы перед всем университетом, о чем и будет объявлено письменно; если же его искусство не одобрят, то ему не разрешат здесь оставаться.

Ойленшпигель так ответил служителю:

- Скажи твоим господам, что я все исполню, и надеюсь, что, как и прежде, меня признают благочестивым человеком.

На другой день собрались все магистры, доктора и ученые. Пришел и Ойленшпигель и привел с собой хозяина и еще несколько горожан, да пару здоровых парней на случай потасовки, со студентами. Ему велели взойти на кафедру и отвечать на вопросы.

Первый вопрос, заданный ректором, был таков: подсчитать и доказать, сколько в море бочек воды. Если же он не сможет ответить на этот вопрос, то они его проклянут и накажут, как невежду.

На этот вопрос Ойленшпигель ответил сразу:

- Достойный господин ректор, велите остановиться всем рекам, которые текут со всех концов в море, и я вам все измерю и подтвержу правдивыми доказательствами, и это будет легко сделать.

Ректору было не под силу остановить реки, он снял свой вопрос и, пристыженный, задал другой вопрос:

- Скажи-ка мне, сколько прошло дней от Адама до нынешнего дня? На что Ойленшпигель кратко ответил:

- Всего семь дней, а когда они кончаются, начинаются другие семь дней. И так будет до конца света.

Средневековая немецкая гравюра

Далее ректор задал третий вопрос:

- Ответь мне поскорее, где находится середина мира? Ойленшпигель не замедлил с ответом:

- Мы здесь - в середине мира, и вы убедитесь, что это правда, если измерите всю землю длинной веревкой. Коли же я ошибусь, хоть на малую соломинку, можете меня наказать.

Ректор не захотел ничего измерять и, разъярившись, задал четвертый вопрос:

- Скажи-ка, каково расстояние от земли до неба? На что Ойленшпигель ответил ему:

- Отсюда до неба недалеко. Ведь когда на небе разговаривают или кричат, здесь на земле все хорошо слышно. И если вы туда подниметесь, а я снизу вас тихо позову, вы это услышите на небе, а если не услышите, можете меня наказать.

Ректор удовлетворился этим ответом и задал пятый вопрос:

- Каков же размер неба?

Ойленшпигель, не медля, ответил ему так:

- В ширину небо будет в тысячу саженей, а в высоту - в тысячу локтей, скажу это без ошибки. Ежели же вы мне не верите, снимите-ка с неба солнце, месяц и все звезды, и измерьте как следует, тогда вы увидите, что я прав, хоть вам это, наверное, и неприятно. Что было им сказать? Ойленшпигель во всем разбирался, и все должны были с ним согласиться. В скором времени он вновь перехитрил всех ученых своим плутовством. Но ему стало досадно, что они мало поднесли ему вина, и он счел это себе за обиду. Снял тогда Ойленшпигель длинную мантию, поехал прочь и добрался до Эрфурта.

Ему очень хотелось в Эрфурт после того, как он набедокурил в Праге, ибо плут опасался, что за ним будет погоня, и вот, добравшись до Эрфурта, где был большой и знаменитый университет, Тиль прибил там свои объявления.

В коллегиях университета были уже наслышаны о его коварстве и стали совещаться, чтобы с ними не случилось такой беды, как в Праге, и не приключилось никакого вреда. Сговорились магистры, что отдадут в ученье Ойленшпигелю осла, ведь в Эрфурте было множество ослов, молодых и старых. Послали они за Ойленшпигелем и сказали ему так:

- Магистр, вы всюду прибили искусно составленные объявления, что можете в кратчайший срок любую тварь научить читать и писать. Вот перед вами господа из университета, они хотят вам поручить обучение юного осла. Берете ли вы на себя такое дело?

Ойленшпигель согласился, но сказал, что ему потребно время, ибо осел - тварь бессловесная и неразумная, и сошлись они на сроке в двадцать лет.

Ойленшпигель подумал так: «Трем смертям не бывать, одной не миновать, либо помрет ректор, тогда я свободен, либо помру я, с меня тогда и взятки гладки, либо помрет мой ученик, тогда мне и заботы нет». И запросил за обучение осла пятьсот старинных грошей. Потом ему дали и немного золота.

Итак, Ойленшпигель забрал своего осла и перебрался на постоялый двор под названием «Возле башни», где хозяином был один чудак. Ойленшпигель заказал хлев для своего воспитанника и взял старую псалтырь, положил ее ослу в ясли, а между страницами насыпал овса. Осел это заметил и начал мордою переворачивать листы, ища овес. Там же, где овес он уже успел съесть, осел вопил: «И-а, и-а!»

Ойленшпигель заметил такое его поведение, пошел к ректору и сказал:

- Государь мой ректор, когда вы пожелаете взглянуть на успехи моего ученика?

Ректор поинтересовался:

- Дорогой магистр, понятлив ли осел в учении? На что Ойленшпигель ответил:

- Он по природе чрезвычайно груб, и мне учить его очень трудно. Но я не пожалел труда и прилежанья, и осел уже усвоил несколько букв и несколько гласных.Ежели хотите, пойдемте со мной. Вы все это увидите и услышите.

Иллюстрация из книги «Старая, Англия», конец XIX в.

Усердный ученик постился до трех часов пополудни, когда наконец явился Ойленшпигель с ректором и несколькими магистрами и положил перед своим учеником новую книгу. Как только тот ее увидел в яслях, он начал вертеть страницы взад и вперед, ища овса. И не найдя его, стал орать громким голосом: «И-а, и-а!»

Тогда Ойленшпигель сказал:

- Видите сами, государь мой, он знает уже две гласные: «И» и «А», и я надеюсь на его новые успехи.

Вскоре ректор умер. Тогда Ойленшпигель бросил своего ученика, предоставив ему идти по пути, начертанному природой. После чего уехал, прикарманив денежки и размышляя про себя: «Если ты захочешь обучить всех ослов в Эрфурте, на это уйдет целая жизнь».

Такого желания у него не было, и он забросил это дело.

Ойленшпигель был проворен во всяком плутовстве, что он и доказал на масленицу скорнякам в Лейпциге, когда те собрались на пирушку. Случилось так, что им захотелось жаркого из дичи. Ойленшпигель, услыхав об этом, дерзко решил: «Берлинский скорняк мне некогда ничего не дал за работу, пусть тогда эти скорняки со мной расплатятся». И пошел к себе в трактир, а там у хозяина была весьма упитанная кошка, ее-то Ойленшпигель спрятал под куртку и попросил заячью шкурку у повара, ибо замыслил отменную шалость. Дал ему повар заячью шкурку. Ойленшпигель зашил в нее кошку, оделся крестьянином, встал перед ратушей и долго держал свою дичь под курткой, пока не увидел какого-то скорняка. Спросил у него Ойленшпигель, не хочет ли он купить доброго зайца, и дал ему заглянуть под куртку. Тут они и сошлись в цене: четыре серебряных гроша за зайца и шесть пфеннигов за старый мешок, в котором был спрятан заяц. Скорняк отнес добычу в дом к старшине цеха, где уже все собрались и встретили его криками и весельем, и сказал, что он принес отличнейшего живого зайца, какого давно не видывал, и всем захотелось его потрогать. Так как решено было полакомиться зайцем на масленицу, то его выпустили побегать по садовой травке за оградой, и туда же, желая позабавиться, пустили молодых гончих.

Когда заяц понял, что ему не спастись, он прыгнул на дерево и запищал «мяу». Увидели это скорняки и закричали во все горло:

- Братцы, дорогие, поглядите-ка, поглядите, он же одурачил нас со своей кошкой. Побейте его до смерти. На том все и кончилось, ибо Ойленшпигель переоделся и так изменил свой вид, что узнать его было нельзя.

Когда Ойленшпигель уехал из Лейпцига, он объявился в Брауншвайге у одного дубильщика, который дубил для сапожников кожи. Дело было зимой, Ойленшпигель подумал: «Я хорошо проживу зиму у этого дубильщика», и нанялся к нему работником.

Когда он пробыл там восемь дней, случилось так, что дубильщик решил пообедать в гостях, а в этот день Ойленшпигель должен был подготовить кожи для работы. Дубильщик сказал своему подмастерью: - Наполни чан кожами и размягчи их.

- Да только где мне для такого дела добыть дрова? - спросил Ойленшпигель.

- О чем тут спрашивать? Если у меня не хватит дров в поленицах, то хватит скамеек и стульев тебе на растопку, - пошутил дубильщик.

Ойленшпигель согласно кивнул головой, и дубильщик отправился в гости.

Повесил Ойленшпигель котел над огнем и стал совать в него кожи одну за другой и размягчал их так долго, что можно было пальцами разорвать их пополам. После того как кожи были основательно разварены, Ойленшпигель распилил все стулья и скамейки, какие нашлись в доме, бросил их в огонь под котлом и разварил кожи еще сильнее. Когда же все было кончено, он вытащил кожи из котла, сложил все в кучу, затем ушел из дома и покинул город.

Дубильщику же было и горя мало, он пьянствовал весь день и вечером спокойно лег спать. Утром захотелось ему посмотреть, как работник приготовил кожи. Пошел он в дубильню и увидел разваренные кожи, но не нашел ни скамей, ни стульев в доме, ни на дворе и загоревал безутешно, зашел в горницу к жене и сказал:

- Ну, жена, приключилась беда. Я думаю, что наш новый работник был Ойленшпигель, у него в обычае делать буквально все, что ему велят. Он убежал, а до этого побросал все наши стулья и скамейки в огонь и разварил все кожи.

Жена расплакалась от огорчения и посоветовала:

- Гонись за ним поскорее, верните его обратно.

- Нет, я не желаю, чтобы он вернулся. Пусть себе гуляет, - ответил дубильщик.

А Ойленшпигель пошел своей дорогой, ведя жизнь бродяги и выкидывая всевозможные проделки в разных землях Германии.

Явился он однажды в Берлин, где и нанялся работником к портному. И вот когда сидел Ойленшпигель в мастерской, мастер посоветовал:

- Работник, коли ты намерен шить, так шей ладно и шей так, чтобы не видно было.

Ойленшпигель сказал: «Хорошо» - и, взяв иголку и одежду, забрался под кадку. Там он разметил на коленях шов и принялся его зашивать. Портной постоял, поглядел на него, да и сказал:

- Что это ты намереваешься делать? Какое диковинное шитье!

- Мастер, вы ведь сказали: я должен шить так, чтобы не видно было, ну вот никто и не видит меня под кадкой.

- Нет, милейший, перестань и не шей больше подобным образом, а начни шить, чтобы это можно было видеть, - приказал портной.

Так продолжалось день или три, и вот однажды работали они до самой ночи, портной устал и решил отправиться спать. В мастерской лежал серый крестьянский кафтан, наполовину сшитый, и портной его кинул Ойленшпигелю и сказал:

- Послушай, приведи-ка в надлежащий вид волка, потом тоже отправляйся спать.

- Хорошо, - согласился Ойленшпигель. - Идите и будьте спокойны, я все как следует исполню.

Иллюстрация из книги «Старая, Англия», конец XIX в.

Мастер пошел спать, не ожидая ничего дурного. А Ойленшпигель взял кафтан, разрезал его и смастерил из него голову наподобие волчьей, затем туловище и ноги, напялил все это на палки, так что получилась фигура волка и в свой черед завалился в постель.

Утром мастер встал и увидел этого волка, стоящим в мастерской. Удивился портной, но тотчас смекнул, чьих это рук дело. Между тем явился и работник.

- Что ж это ты, черт возьми, смастерил из кафтана? - спросил его мастер.

- Волка, как вы мЯё приказали, - ответил Ойленшпигель.

- Но подобного волка я вовсе не имел в виду, а разумел серый крестьянский кафтан, его у нас обычно называют волком, - возмутился портной.

- Дорогой мастер, я этого не знал, - стал оправдываться Ойленшпигель. - Знай я, что вы под этим подразумеваете, я бы лучше сделал кафтан, нежели волка.

Но дело было сделано, и пришлось портному смириться с этим.

И вот случилось, что по прошествии примерно четырех дней почувствовал вечером мастер такую усталость, что охотно бы отправился спать раньше обыкновенного, однако ему казалось, что еще слишком рано, чтобы и работник завалился на боковую. А там лежал кафтан, который был почти готов, не хватало только рукавов. Портной взял кафтан и невшитые рукава, кинул их Ойленшпигелю и сказал: - Прикинь рукава к кафтану и иди потом спать. - Хорошо, - кивнул Ойленшпигель.

Мастер отправился спать, а Ойленшпигель повесил кафтан на крючок, залсег две свечи, с каждого бока кафтана по свече, и взял один рукав и кинул его в кафтан, потом зайдя с другой стороны, кинул в него также и второй рукав. А когда обе свечи догорели, зажег пару новых и всю ночь напролет до самого утра все кидал рукава в кафтан, но вот поднялся мастер и пришел в мастерскую, однако Ойленшпигель даже не обернулся в его сторону, а все продолжал кидать перед собой рукава. Портной постоял, посмотрел на это, да и проговорил:

- Черт возьми, что это за забава?

- Для меня это вовсе не забава, - серьезно ответил Ойленшпигель. - Всю ночь простоял я на ногах и все кидал эти дурацкие рукава в этот кафтан, а они никак не желают к нему приставать. Было бы куда лучше, если бы вы послали меня спать, вместо того, чтоб приказать их прикидывать, зная хорошо, что это все равно напрасный труд.

- Неужели то моя вина? - удивился портной. - Разве я знал, что ты так поймешь мои слова? Я имел в виду совсем другое, хотел, чтобы ты пришил рукава к кафтану.

- Пусть черт отблагодарит вас за это, - сказал тогда Ойленшпигель. - У вас в обычае все называть навыворот, как же можно мне в том разобраться? Кабы я знал, чего вы от меня хотите, я бы пришил рукава как следует, да еще бы поспал часок-другой. Ну, а теперь вы можете сидеть и шить целый день, я же намерен пойти, наконец, прилечь и выспаться.

- Вот еще! - разозлился мастер. - Я вовсе не желаю тебя содержать за то, что ты будешь дрыхнуть.

Загорелась между ними ссора, и во время ссоры портной в сердцах потребовал от Ойленшпигеля, чтобы тот заплатил ему за свечи, которые он сжег ночью. В ответ на это собрал Ойленшпигель поспешно свои пожитки и отправился в путь-дорогу.