СЛАВЯНСКАЯ И РОССИЙСКАЯ МИФОЛОГИЯ

КОМЕНТАРИИ

Песнь 2-я

1) Варуна (у Скифов Водан) почитался в глубочайшей древности божеством небесного океана, воздушного моря; его царство полагалось на Западе.

Древние скифы покланялись, должно быть, ему, в образе меча, воткнутого рукояткой в землю, что выражало и громовую стрелу, и луч солнечный.

В конце ведийского периода Варуна у индов преобразился в бога Вишну, вместившего в себе и Небо, древнего Дия, Сворога, и Индру, Перуна, и Солнце, Даж-бога, Сурило, и воды океана, и свет земной, и мир духовный, словом - вселенную. Вишну стал отцом богов, источником света, владыкой земли и неба, войны, земледелия, грозы и благотворных сил природы.

Те же самые свойства славяне придали своему Святовиту (святой свет). Иные предполагают в Святовите Сварога, другие Вишну; и то, и другое имеет основания: потому что и Вишну, и Сварог, слились, еще до их выхода, воедино.

Весьма вероятно, что славяне и вынесли с собой это божество из своей праотчизны. Тогда древний Водан-Варуна стал для них божеством земного океана, и получил название Морского, или Водяного, царя.

Для тех же народов на Западе, которые еще не знали Вишну-Святовита, т. е. в его новом превращении, древний Водан превратился в Одина, или Вотана, и сделался самым могучим и высоким божеством скандинавской мифологии.

Как представитель небесных гроз, он является в шуме бури, во главе неистового воинства, и в то же время властвует над водами (т. с. дождевыми тучами), почему древние писатели сравнивали его с Нептуном. Имя Wuotan (Odhinn) от wuotmenos, animos, ум, дарование, ярость, бешенство, что соответствует нашему слову дух и выражениям: буйный ветер, буйная голова.

Название Вотан - уже частное, скандинавское; но как покровитель народный, грозный образ воинственнной стороны нашего Святовита, Один имеет много сходного со скифским князем-Щитом (Hleipo-ksais).

2) «Чем древнее мифические предания русского народа, говорит - Буслаев, - тем необходимее объяснять их в связи с преданиями прочих славянских народов, как общее достояние всего славянского мира, предшествующее размещению племен по разным местностям». Не менее, конечно, знаменательны в таком случае и предания соседних арийских, да и других народов; особенно для нас скандинавские, между которыми есть так много общего с нашими славянскими.

В предании о старших богатырях русский народ сохранил память о древнейших божествах своей мифологии. Собственные имена, данные этим богатырям в разное время и под влиянием различных обстоятельств, не все в одинаковой мере соответствуют своему назначению. Некоторые имена, может быть, имеют смысл мифологический, каковы: Сухман, Святогор, Дунай, Дон; другие составились под влиянием книжным, например, Самсон-богатырь; другие заимствованы от названий народов, как Волот Волотович; иные под своей новейшей формуляцией скрывают древнейшие предания о первобытных судьбах славян, как Микула Селянинович; наконец, целый ряд верований и мифических представлений, как древнейший слой, вошел в формацию героев даже младшей эпохи, так что в самом Владимире и Илье Муромце нельзя не заметить остатков древнейшей мифической примеси к позднейшим чертам нового богатырского типа.

Борьба с дикими силами природы, со зверями и со страшными вражескими народами, в народном эпосе естественно перенесена была на борьбу с мифическими представителями старого порядка вещей.

Таким образом, первобытное божество, воплощаемое в типе старшего богатыря, нисходит до враждебного чудовища, или потому, что божество старого порядка уже не годилось в позднейшей обстановке народного быта, или потому что стихийные и титанические существа древнейшей мифологии естественно казались в последствии страшилами и чудовищами.

Несмотря на то, что в эпосе русском не могли господствовать представления о великанах гор, все же были и на Руси зачатки этих представлений, вынесенные из общей индо-европейским пародам арийской родины; а у других славян, при благоприятствовавшей обстановке природы и быта, даже развились они, приняв местный, индивидуальный характер.

Самые названия некоторых гор и скал свидетельствуют о древнем мифическом их значении у славян.

Предание о мифических представителях горных сил русский эпос сохраняет в образе страшного колосса, лежащего именно на горе. Этот великан будто сросся с самой горою. Ему нет места на всей земле; а гора его держит.

Русский богатырь действительно нашел, что гора сильнее земли, и если она поддерживает землю, как древний Атлас поддерживает небо, то поддержит и его.

Некоторые мифические существа ранней титанической породы, по русскому эпосу, происходят от гор. Это явствует из естественного прозвища Горынич, Горынчище, Горынинка, т. е. рожденный или рожденная от горы, или, Горыни...

Свято гор и погибает, как существо стихийное, хаотическое: он хотел поднять тягу земную, но и его силы на то не хватило. С натуги, «по колена Святогор в землю угряз, - тут ему было и кончание», т. е. погрязши по колено в землю, Святогор на веки так и остался, и торчит из земли будто скала...»

В некоторых случаях он совершенно сходствует также со скандинавским великаном Скрюмиром, символом зимней стужи, перед которой сам Тор бессилен.

Можно предполагать, что в понятиях древних славян образ Святогора, стихийного исполина гор, мог составиться и на вершинах Гималаев, и Кавказа, и в Карпатах и на хребтах Урала; и даже при виде мрачных, грозных туч, подобно горам; заслонявших от них ясное небо.

Что же касается рек, то «расселясь и садясь по рекам, - говорит Буслаев, - славяне давали им названия древнейшие, может быть, вынесенные из первобытной родины, с отдаленного Востока, и имевшие сначала нарицательное значение реки вообще, а потом получившие индивидуальный характер собственных имен. Так, реки, Сава, Драва, Одра или Одер, Ра, Упа, Дон, Дунай - древнейшего индо-европейского происхождения, имеют себе родственные формы в санскрите, в смысле воды или реки вообще, или же явственно происходят от древнейших индо-европейских корней, в большей ясности сохранившихся в санскрите.

Племена, выселившиеся из общей арийской родины в Европу, вынесли с собой и общее индо-европейское имя реки вообще - дуни, и в этом же нарицательном значении оставили его между горными племенами на Кавказе, где доселе у осетинцев формы: дун и дон, означают реку или воду вообще.

Но потом у славян Дон получил смысл собственного имени, а форма дун, с окончанием ав, именно: Дунав и потом Дунай, имеет значение и собственное известной реки, и нарицательное, реки вообще, как поется в одной польской песне: «За реками... за дунаями». Известно, что реки были боготворимы славянами, подобно тому, как Ганг и Инд в Индии: поэтому и название Буга, как святой или светлой реки, божественной.

3) В первобытные времена страшных земных переворотов, огонь, боготворимый юным человечеством, играл одну из главнейших ролей в этих переворотах, и эти картины должны были производить впечатление на человека, также, как и все необыкновенные стихийные явления. Вот почему и наш богатырь Сухман, Сухан (санскр. суш, сохнуть, наше сушить, откуда причастная форма сушман, сохнущий, иссушающий, иссушаемый, перешедшая в название солнца и других стихий), носит на себе явные следы происхождения мифического, доисторического.

«В начале эта личность, - говорит Буслаев, - имела смысл существа стихийного, состоящего в ближайшей связи с сербскими дивами. Это было божество солнца или света, огня (санскр. сушман или шушман, огонь)».

Демонический змей Ahi, рождающий в воздухе томительный зной, является в ведах с именем Иссушитель: он задерживает дождевые потоки, овладевает колесом солнца и распространяет на поля и леса губительный жар.

В наших же заговорах говорится: «У того у синего моря-окияна лежит огненный змей; сряжается-снаряжается он зажигать горы и долы, и быстрые реки».

В наших былинах это уже другая личность, это какой-то уж лесной богатырь, которому служит палицей огромный дуб, только что вырванный им с комлем. Естественно, что это исказившийся первообраз лесного, живого огня, царь-огня, воплощенный в богатырский образ; от прежнего остались в нем разве его всекрушащая сила и яркие, маковые листочки, которые он прикладывает к своим ранам.

Первобытный его образ для новой эпохи уже не годился, и народ создал ему другой; но все-таки это древнейший богатырь, сверстник олицетворений Дуная и Дона, подобно которым и он утопает в крови, истекшей из его ран, и превращается в Сухман-реку, - весьма может быть, что в реку огненную.

4) Русский богатырский эпос воспевает знаменитые реки, олицетворяя их в виде богатырей старшей эпохи. Дон, Дунай, Днепр, означавшие вначале реку вообще, принимают человеческий образ, с отличительными признаками героя или героини. С образами этих героев, вероятно, сливались и их род-племя, так как славянские племена, в новой их отчизне, рассеялись по рекам. Реки предлагали им дорогу для перекочевок, а свои берега для оседлой жизни пастухов и земледельцев. Поэтому богатырей Дона и Днепра можно почитать представителями их побрежных племен. По самому их течению, они шли с севера на юго-восток, как бы навстречу арийским переселенцам, - именно туда, куда неслись первобытные скифы, грабить Восточные царства; как они устремились позже на Царьград и в Римские области. Движение было то же самое в обе эпохи; изменилось только место действия.

5) Известно, что греч. скифы, обитавшие в Гилее, производили вообще скифские племена от Иракла (по скиф. Таргитавис, Солнце) и от Ехидны (женщины-змеи). Гилей (по гр. лесная) был покрыт лесами и болотами, про-изшедшими от разливов Днепра (Barush-tanais, Borustenes, река, окруженная березами). Прежде обитали здесь кияерияне, полагавшие, что болотистый Гилей произошел из-под воды этой реки; и потому они назвали его водянистой местностью Борисфена. Название это перешло, по преданию, к пеласгам-грекам Таврического Херсонеса; а они, по их обычаю выражать понятие о воде символом гидры (по греч. hudra, водяной) или водяного змия (по сан. ahi, по гр. echi), понятие же о земле-кормилице символом телицы или молодой женщины (dna, по сане, dhanika), назвали болотистый Гилей, состоявший наполовину из воды (echi) и наполовину из земли (dna), Ехидной (женщиной-змеем). Задолго до Гомера, говорит также Бергман, племена кимвров (в которых узнают ныне сербов), обитавшие по северным берегам Черного моря, породившие киконов (аистов), геронов (журавлей), крестовцев или кретониатов (жителей Крестоны, города племени Ласточек), каттузов (котов), мигдонов (habitans du bourgde laTruie), абиев (жителей Абии, собственно своей страны) проникли отсюда в страны между Пропонтидой и Истером. Они вообще называли себя храбрыми (по гр. Treres); отчего древние греки и назвали их потом (от Thraseis или Thrasikes) фраками или фракийцами.

6) В первобытное время всякое начинание облекалось непременно в таинственный образ божественного обряда, отчего и произошли, вероятно, позднейшие заклинания и заговоры.

«По народному убеждению, если заговор произнести правильно, - говорит Афанасьев, - не изменяя ни одного выражения, он непременно сбудется. Точно также и греки, и римляне действовали на богов строго определенными формами».

В настоящем рассказе приведена отчасти обыкновенная форма наших заговоров.

У индийцев масло выливалось на жертвенный огонь, вероятно, как часть жертвы. У чехов от каждой яствы было принято полагать часть в огонь. В Карин-тии «кормят огонь», т. е. бросают в него свиное сало и другие яства. Истрийкие славяне «кормят» зажженный на Иванов день чурбан, обсыпая его хлебными зернами. При зимнем повороте солнца сербы в разведенный огонь бросают деньги, сыплют хлебные зерна, муку и соль, льют вино и масло, и молят о плодородии в стадах и жатвах, и изобилии в доме... Греки и римляне делали также огню возлияния, что исполнял домовладыка в честь родовых пенатов, и т.д.

7) Из описания войска Донского (1834г.), видно, что даже «нынешняя территория Донской области издревле именовалась Полем, и что это поле было приютом отважных храбрецов различных народностей, которых манила пролегавшие через эту пустыню торговые пути и добыча. Древние казаки, поселившиеся в этой местности из-за Терека, любили семейную жизнь и почти все были женаты, исповедывали христианство и считали себя земляками; но каждый городок их имел отдельный удел земли.

Впрочем, межевались они только в луговых местах, т. е. при самой реке Доне, которые весной покрывались водой; в степях же или, как они называли, в нагорных полях (которое слово и доныне некоторые употребляют), границ не имели, но считали их общественными, и вольно было, где кто хотел, заводить хутора-зимовники, которых впрочем долго совсем не было, а начались они гораздо позже».

Разумеется, это относится к очень близкому уже к нам времени; тогда как время первоначального основания самого Киева на Днепре неизвестно. В IV-V ст. по Р. X., когда на Балтийском поморье процветал гор. Волин или Волынь и другие славянские города, тогда и наш Киев, по свидетельству иноземцев, был уже в цветущем состоянии. Но когда бы он ни был основан, вся эта местность, как можно полагать и как увидим ниже, еще задолго до его основания была заселена большей частью славянскими племенами, и самый приход Кия с братьями в эту местность, как предполагается в легенде, с Дуная, мог совершиться не иначе, как уже к обитавшим издревле на Днепре их соплеменникам. Поэтому древняя легендарная часть этой местности может относиться также вообще к славянам.

8) Днипра, или Нипра, Королевшина причисляется у нас к валькириям, или вилам, а приднепровская местность кишела, по преданиям, амазонками, которых Бергман разделяет на исторических и мифических. К первым он причисляет вооруженных жриц богини Ифигении-Артемиды, и потом Артимпазы (Луны). Эти-то жрицы и были те потребительницы людей, что душили знатных пленников перед жертвоприношением. Они произвели много опустошений в тех местах, где господствовали чуждые им вероисповедания: поэтому-то греки и назвали их воинственными девами, или амазонками.

Но потом создались у греков же сказания о каких-то чудесных еще амазонках в Скифии, подобных действительно нашим вилам и северным валькириям, о походе предводительницы их Пенфезилеи (Penthesileia) на помощь к Приаму во время осады Трои, где она была будто бы убита Ахиллесом (тоже скифом). Отсюда же сложилось и предание об Ехидне, полуженщине-полуз-мее, родоначальнице скифов, и о другой предводительнице, царице амазонок, Минифе (Minithyia), побежденной Александром Македонским, или добровольно ему покорившейся, и имевшей от него сына.

Земля скифов, по сказаниям греков, кишела амазонками, которых было особенно много в Квеналанде (Quinna-land), что и значит: страна женщин, и в других местах, где жили славяне.

По северным же преданиям они жили по Днепру, близ Киева. (Квеналанд, по мнению некоторых толкователей, и есть страна Киевская.) Известнейшими между ними почитаются: чешские Власта и Ванда, да и сама Любуша, дочь Крока; а местом, напоминающим их жилище - Девин, (Dewyn).

Квашиин-Самарин полагает, что «Дунай и Непра, - это Вайташур и Вайта-шура скифов, Аполлон и Артемида (Диана) греков; Фрей и Фрея германцев; наши Дажбог и Лада. Они у нас в эпосе муж и жена; но прежде, в менее развитой период мифологии, могли быть брат и сестра».

9) В наших народных преданиях упоминается о двух змиях, имеющих соотношение к трудам земледелья.

Одного (стихийного) смирили св. Борис и Глеб, которые сковали первый плуг людям, или Кузьма-Демьян, божий коваль, сделавший также первый плуг земледельцам. Они ухватили змея клещами за язык, запрягли в плуг и пропахали землю от моря до моря. Чудовище выпило половину моря и лопнуло.

«Первоначальная основа этих сказаний, - говорит Афанасьев, - чисто мифическая; место действия впоследствии перенесено с неба на землю и привязано к известным урочищам, как это часто происходит в истории мифа; легендарная обстановка принадлежит позднейшему, христианскому времени, когда атрибуты и подвиги разных героев языческого эпоса были переданы христианским угодникам. Та же судьба не могла не постигнуть и мифических кузнецов, приготовителей Перуновых стрел».

Что же касается другого змия, то самое полное, блистательное разъяснение начала этого мифа мы имеем в статье Буслаева о клинообразных надписях ахеменидов. По нашим преданьям, в доисторическое время, в окрестностях Киева, жил змей, бравший по девице или по юноше из семейства в виде дани на съедение; его победил некто Кузьма или Никита Кожемяка; обмотавшись насмоленной коноплею, запряг его в соху, провел сохою вал до самого моря и там утопил змея.

Отсюда сказание это перешло в искаженном виде на иранского Дагака. Это и змий, и человеческое существо, один из Иранских царей баснословного времени, Авеста знает его еще в виде змия с тремя головами, тремя пастями и шестью глазами; но Фирдоуси изображает его уже как обыкновенного человека, только с двумя змеями на плечах. Чтобы извести этих змей, по совету Ари-мана, их кормят человеческим мозгом, и для этого ежедневно убивают в Иране по два молодых человека, что грозит населению конечным истреблением. Герой Фредун или по древнему - Траэтаона - является освободителем своего отечества от чудовищного тирана. Ему помогают кузнецы, увлеченные кузнецом же Каве, у которого перебили одного за другим сыновей, чтобы кормить змея Дагака и грозили убить последнего. Хоругвию для ополчения послужила кожа, которой прикрывают себя кузнецы, когда работают. Дагака был схвачен, увезен в гористые места и там прикован к скале.

Предание это перешло и в Европу. Германский герой Рагнар Лодброк истребляет также громадного змея, выварив перед битвой с ним свое платье в смоле и обвалявшись в песке, и спасает от этого змея красавицу Тору.

По польскому сказанью, Крок избавил свой народ от подобного же змея, поедавшего скот и жителей и гнездившегося в пещере Вавель (не Вавилон ли?). Несколько бычьих шкур были начинены смолой и другими горючими веществами; змей стал пожирать начиненные шкуры, они воспламенились в его утробе, и он издох.

Нечего и говорить о сходстве нашего предания со всеми этими легендами; но также не менее ясно, что наш сказочный Никита или Кузьма Кожемяка есть также вариант того летописного богатыря, который во время князя Владимира поразил великана Печенежского и дал свое имя городу Переяслав-лю. Из этого можно заключить, что эта переделка уже позднейшая и Кузьме Кожемяке нечего было запрягать змея в соху, так как вокруг Киева уж давно жили племена земледельческие.

Страшный тот змей-людоед мог жить в этой местности только в самую глубокую древность, когда тут действительно жили племена змей, волков. И потом, смиривши этого змия в единоборстве, запрячь его в соху мог только представитель земледелия; но не кожемяка, которому до сохи нет дела.

Представителями или учредителями земледелия и его орудий у нас почитаются Борис и Глеб, Кузьма и Демьян; но это все имена христианские, т. е. позднейшие, одно из которых дано, впрочем, в иных сказаниях, весьма кстати, и герою Кожемяке, как бы намекая, что он должен быть, для полноты древнего сказания, не кожемяка, а представитель земледелия. А как у нас, кроме Мику-лы Селяниновича, другого древнего образа для этого нет, стало быть, он и есть тот древнейший усмиритель чудовищного змия; но его имя заменено впоследствии другими, позднейшими, христианскими.

10) Сновидение это имеет большое сходство со сновидением Астиага перед рождением Кира, и, может быть, перенесено из Персии на нашего Госто-мысла; но оно может быть также приписано и Микуле, как родоначальнику славян-земледельцев, только что начинающему селиться в новом крае.

11) Разговор Микулы с Прией - разговор главы рода-племени с вещей представительницей домашнего очага, семьи и самого племени. Оба они принадлежат к существам мифическим; в душе их еще живы впечатленья прародины.

Упоминание ее о князе, в котором восемь божественных частей мира, принадлежат к древнейшим верованиям индусов. Индра говорит Вивасвате, что двойственная его природа состоит из восьми частей, совершенно различ- ных между собою. В законах Ману, говорит Вельтман, из тех же восьми мировых частей состоит всякий князь, управляющий народом, как существо высшее, среднее между божеством и человеком.

По нашим народным преданиям, человек также сотворен из нескольких частей: тело его - от земли, кости - от камня, жилы - от корня, кровь - от воды, волосы - от травы, мысль - от ветра, благодать - от облака.

Мнение это особенно принадлежит духоборцам. По мнению Афанасьева, это искаженное предание брахманов о Браме, и принадлежит всем индоевропейским народам, в том числе и славянам.

12) Народные игры скифов совершенно тождественны с нашими славянскими и других арийских народов. Вообще они имеют характер воинственный и служат к развитию телесной силы.

13) Что касается их клятвенного условия, то клятва вообще, как у скифов, так и у древних славян заключалась между прочим в том, что обе стороны смешивали свою кровь с вином и пили эту смесь. Кровь эта добывалась из нарочно сделанных на теле порезов или уколов; в чашу еще погружали меч и стрелы.

Слюна, кровь и вино, как метафоры дождя, приняты были символами, скрепляющими спорные договоры и дружеские союзы. Так было у германцев и у других народов.

Отсюда возник и могарыч (weinkauf) при договорных сделках; северно-германские законы предписывали покупать раба и лошадь при свидетелях и вине. Выражение: покуда светит солнце, хмель плавает, а камень тонет в воде, можно отнести также к древнейшим.

14) «Как скифы верили, что плуг и ярмо были брошены им с неба верховным божеством, - говорит Афанасьев, -так болгарское предание утверждает, что ДедоТосподь научил людей орать и ткать; а украинские поселяне убеждены, что сам Бог дал Адаму плуг, а Еве кужелку, когда высылал их из рая. В украинской щедровке Господь представляется возделывающим ниву. В других обрядовых песнях Христос пашет ниву золотым плугом, св. Петр помогает, а Богородица засевает зерном».

По нашим преданиям, обладатель золотого плуга и представитель земледелия - наш древнейший Микула Селянинович: поэтому и под новым именем Богородицы может здесь разуметься никто другая, как его дочь младшая, Прия, представительница жизни оседлой, семейной и потом общественной, и с самой глубокой древности владетельница кужелки.

15) Расселение славян-земледельцев по новой их отчизне могло идти только постепенно. Сначала явились племена пастушеские, потом уже земледельческие; последние вносили с собой полную оседлость, первый общественный порядок и обычаи-законы, что наши предки принесли с собой еще с Востока, из своей прародины. Поселения возникали одно за другим, занимая удобную местность; тогда как тут же рядом кочевали еще совсем дикие племена в том виде, как изображает их Геродот. По самым преданиям, князь сохи, Микула, и князь-Стрела, представитель последних, - родные братья.

Изложенное в поэме, как шествие Микулы, представителя земледелия, есть только поэтическая картина, в том же роде, как шествие Вакха-Диониса по Индии.

16) Об этом мировом колесе упоминается не однажды в 1-й книге «Махабха-раты», а Афанасьев поясняет: «Бегом солнечного колеса условливаются день и ночь, лето и зима, жизнь и смерть природы, а следов., и людское счастие и несчастие. На древнем метафорическом языке солнечные лучи уподобляются золотым нитям. Гимны вед говорят о ночи, что она ткет темную ткань; но прежде, чем успеет ее окончить, восходящее солнце уничтожает ее работу. Возжигаемое поутру, оно катится по небесному своду, вызывая все, вместе с воскресающим днем, к бытию в деятельности, а вечером, когда оно погасает на Западе, земля и ее обыватели повергаются в сон, - замирают. С поворотом этого колеса на лето земная жизнь начинает пробуждаться от зимнего оцепенения, а с поворотом на зиму снова подчиняется владычеству смерти».

17) Известно, что с древнейших времен торговля янтарем первых обитателей моря Морозов (Балтийского моря) с полуденными странами шла через эту местность. Горы славяне называли горбами земли; от чего и произошло, как полагают, название Карпатских гор. А Волкодлаки, Невры перешли сюда с Днепра, выгнанные оттуда ужасными змеями. Ламия или наша Баба Яга, (от санскр. ahi, змей), по лат. lamia, колдунья, ведьма, живет у дремучего леса в избушке на курьих ножках, летает, по мнению белоруссов, в огненной ступе и погоняет огненной метлою.

Ей соответствует и богиня смерти и чумы, похитительница новорожденных детей, литовская Лаума, которая ездит, по мнению поляков, в двуколесной повозке, а по мнению литовцев и лужичан, с грохотом в тележке. И та, и другая, по разъяснению Афанасьева, принадлежат к облачным девам.

Особенно характерно обрисована Лаума в одной литовской сказке про нее, Перуна и дьявола. В этой сказке она изображается нашей Ягой. «Она такая же старая и хищная баба, - говорит Афанасьев, - и так лее проживает в лесу; ее страшный кнут и движущаяся сама собой железная тележка вполне соответствуют толкачу (песту) и ступе Бабы Яги». Прибавим еще, что в этой литовской сказке она так же и обманута, как это случается и с нашей Ягой Ба.

18) Весь этот прекрасный народный рассказ о Свято горе можно, кажется, назвать и мифическим, и отчасти аллегорическим. Святогор, стихийное, чудовищное существо, исполненное неимоверной силы, которой он, однако, не может приложить ни к чему полезному, силится поднять Микулину суму, где лежит тяга земная, но погружается в землю и каменеет.

У болгар точно так же Марко кролевич хочет поднять торбу, тяжелую, как шар земной, и от этого усилия теряет свою богатырскую силу. У скифов кн. Щит и кн. Стрела, коснувшись раскаленной золотой сошки, обжигают себе пальцы; у нас Вольга не в силах, со всей своей дружиной, вытащить из земли Микулину позолоченную сошку; позднейший Самсон-богатырь не может так же поднять его сумку.

Все эти могучие личности еще не готовы к жизни оседлой, земледельческой, к тяжелым трудам ее.

Афанасьев толкует выражение: тяга земная, - что это есть собственно тяжелая масса земли - гора, принимаемая в смысле столба или кольца, ухватившись за которые можно поднять всю землю; но это едва ли верно: Микуле нет никакой надобности носить такую бесполезную тягу с собою. Скорее, это тяга труда, народной страды, сопряженной с трудами земледельца; с чем более согласен и Буслаев.

Былина, по-видимому, этим могла бы и кончиться: Микула покоряет себе горы земледельческим трудом своим; Святогор каменеет под его сумой с тягой земной, и все глубже погружается в землю. Но народное чутье чувствует, что вещий Микула может дать и этому чудищу какое-нибудь назначение для деятельности: и вот Микула указывает диву на Север, где живет известный ему кузнец. Если Святогор не годится для земледельческих трудов, быть может, он способен для кузнечной работы, которой вообще занимались титаны, а потом уже карлы.

Данные Свято гору кузнецом два волоса, подобные золотым волосам Зифы (Сив), прямо указывают на нивы, но Святогор, видимо, озлоблен таким назначением. Однако он все-таки идет и находит страну, полную первобытных болот и запустении; но его присутствие, может быть, как уже кузнеца, оживляет ее. Афанасьев уподобляет невесту Святогора невесте Сигурда в «Старшей Эд-де», толкуя оба эта мифа превращением одежды красавицы Весны или Лета в жесткую кору зимним холодом, которую Перун, или Тор, разрубает мечом своим, молнией.

Святогор однако не остается там; но когда узнает, что страна богатеет, и сама невеста является в виде разбогатевшей купчихи, он берет ее за себя. Все это наводит на мысль о Биармии и Уральских горах.

Между тем человечество развивается, наступает новая эпоха, для которой великан стихийный, Святогор, уже не годится; тогда он ложится, подобно Осирису, в гроб и каменеет, а часть своей титанической силы передает представителю новых богатырей, ученику своему, Илье Муромцу.

19) С берегов Дуная идут уже исторические расселения славян на Восток, Север и Запад, до берегов их же реки, Лабы (Эльбы) и вплоть до Балтийского моря (тогда Волынского и Варяжского). Но история не знает, когда они явились на Дунай. Между тем, судя по многочисленности славянского племени, занявшего скоро почти третью часть Европы, на Дунае еще в глубокой древности должно было находиться обширное и сильное их царство. Отсюда, по мнению некоторых ученых XIX века, поселения славян доходили до внутренних Аппенин, где было также обширное славянское царство, и что этрусски, дав Риму Нума Помпилия, были славяне.

Не говоря ничего за это мнение, ни против него, нельзя однако не заметить, что в древности венеты занимали не одни морские берега (от чего и Адриатическое море называлось в то время морем венетов); но поселения их простирались и в глубь Север. Италии, а Восточные Альпы и Карпаты полны славянских племен, также как и подошвы Балканов вплоть до Дуная.

«Арийский же прототип наших Горыничей, - говорит Буслаев, - сохранился в мифических героях Баргавасах, детях Бргу, одного из первобытных людей, созданных Брамой Праджапатис. А бргу собственно значит гора, и от него отечественная форма баргавпс-Горынич. От санскр. бргу происходит также и другое наше слово брег, берег». Вероятно, отсюда же происходит и слово Береган; а в Север, части Черногорья и поныне бердянами зовут жителей Брд, горы в этой части Черногорья, которая и называется Брда.

20) Ныне известно, что некоторые славянские племена назывались вана-ми. Когда Один шел со своими асами с юга Европы, ваны обитали между Тана-исом и Волгой, они были исполнены понятливости и мудрости, и долго оспаривали могущество сильных асов, с которыми вели ожесточенную войну, почему скандинавская мифология и причисляет их к племенам враждебным, наравне с йотнами (т. е. финскими племенами). Во всяком случае, мы должны вместе с Геэром (Geijer) причислить ванов к племенам славянским. Россия, страна славянская, поныне называется финнами землею ванов, а русские - ва-нами. Это имя, вероятно, есть измененное древнее слав, слово: Vendi, Vendes, Vanadis...

Словом, все заставляет думать, что ваны имеют значение историческое; и если, по мифическим рассказам, в них, как и в йотнах, олицетворены вообще враги асов, то это потому, что и ваны, и йотны из всех враждебных племен суть те, с которыми асы имели самые близкие и частые сношения».

А германские народы, соседи Балтийских славян, называли вообще славян виндами и вендами. Под этим именем балтийские славяне являются в первых исторических известиях, какие сохранились о них у греческих и римских писателей. Уже за несколько веков до Р. X. носилось у греков смутное сказанье, что янтарь отыскивается в стране венетов (без сомнения, венедов или славян). лиг. Известие о балтийских виндах возобновляется в половине I в. до Р. X., когда Квинт Метелл Целлер, бывший (около 58 г. до Р. X.), проконсулом Галлии, получил в подарок от одного германского князя нескольких индов, как рассказывает Корнелий Непот, и узнал от них, что, путешествуя по торговым делам, они были загнаны бурей из индийских вод на берега Германии. Очевидно, что эти инды были просто винды (славяне), занесенные бурей из Балтийского моря (которое в действительности называлось в древности Венедским) в Немецкое. Стало быть, в то время винды были на Балтийском море; а сто лет спустя.

Плиний говорит определеннее, что венеды живут, вместе с другими народами, на восток от Вислы и на запад от сарматов.

У Тацита же венеды являются на огромном пространстве, между певками (жившими, сколько известно, близ Черного моря, около Днепра) и финнами: значит, там же, где помещает их и Плиний, в землях, лежащих на восток от Вислы.

Между тем, в VII в. до Р. X. или еще раньше, является между Доном и Днепром торговый город Геллон. Жители его, которых греки причисляют к греческим скифам, говорили, как и сарматы, на языке скифов; город этот состоял из деревянных домов и имел множество балаганов и лавок (budir), почему будто бы греки и называли жителей его будинами. (т. е. лавочниками) и гелонами (т. е. насмешниками).

Греческие скифы называли третьего сына скифа-Иракла Геллоном (Gelonos), что соответствует скифскому имени Svalianas, (солнечный, от греч. selas и gelas, блеск), и названию славян, slavon (солнечный, славянин, solaire, slave). Gelonos, сын солнца, сделался родственным божеством геллонов (солнечных славян, solaires, slaves), которые, как обитатели города Буды (de la cite de Buda), назывались также будинами. Будины, или геллоны, были земледельцы, подобно паралатам (les Paralates), с которыми они схожи, так как божественный их родоначальник, Гелон, был сын Солнца, покровителя земледелия.

Из чего следует, что слово Геллон - довольно странное для означения целого города насмешников, если только такие города существовали, - гораздо ближе подходит к выражению солнечного света или сияния, как это и есть; а равно и название будинов гораздо определеннее выражает поклонников Буды, нежели города, состоящего из лавок; тем более, что пришла в ту местность целая партия или целое племя с Востока, называвшее себя царственными вин-дами и заявившее, что оно вышло прямо из Индии.

Город Геллон находился, по мнению кн. Щербатова, несколько севернее нынешнего Киева. Это был город степной; Дарий во время похода на скифов выжег его дотла или сами скифы сожгли его; но удивительное сходство этот поход имеет с нашествием Наполеона и на Россию: то же отступление скифов вначале, такие же долгие переговоры, та же зима и поспешное бегство Дария назад той же дорогой, по которой он пришел, та же брошенная часть войска и больных на явную гибель от голода и скифов, и, наконец, та же Березина, только в виде другой реки, переправа через которую удается Дарию только по оплошности ожидавшей его там засады.

Геллон возобновился опять; длина же и ширина его означена по указанию Геродота. В Геллоне был храм какому-то богу, которого греки называли Бахусом, или предполагали, что это должен быть Бахус. Но известно, что скифы называли своего родоначальника Солнце - Pakus (почтенный, от санскр. Ба-гас, Шива, Солнце); от чего произошли и греч. Бахус, и слав, слово бог, выражающее собой всякое божество. А поскольку геллоны были винды, славяне- жившие потом на Балтийском море, то всего ближе предположить, что это божество был бог света или сияния, Геллон, Солнце, древний Вишну, Белбог-Святовит (святой свет), которому потом покланялось Балтийское поморье и вся земля славянская. В этой же местности полагаются и георги, наши поляне.

Что же касается названия геллонов будинами, то весьма вероятно, что между ними были и поклонники Будды, так как поклонение Будде в ту пору уже распространялось по всему Востоку, особенно между саками, из среды которых последний Будда и явился, и весьма легко могло быть занесено оттуда новыми переселенцами. Близ Дона тогда лежал путь от греков и, конечно, из Скифии, в Индию, и вся местность между Черным морем и Каспийским была усеяна торговыми местечками или городами, может быть, подобными Гелло-ну, но о которых до нас дошло только смутное предание.

21) Главная обязанность жриц у скифов заключалась в удушении человеческих жертв; по при храмах состояли еще особые девицы или женщины для священных гаданий, которые совершались посредством стрел, жеребьев и над котлами, наполненными жертвенной кровью. Котлы эти при иных храмах были из чистого золота; бронзовые огромные котлы становились на перекрестках или перепутьях, которые считались святыми. Из этих священных жриц и гадальщиц, преимущественно из первых, избирались народные послы к чужим племенам; в послы назначались также и певцы или гудошники, считавшиеся вещими, примером чему служат слав, бандуристы, привезенные в Царьград пленниками, которые заявили императору, что в их стране не имеют понятия о войне, а живут, забавляясь только игрой на гуслях и других мирных инструментах.

22) В древности кладбища и вообще места погребения пользовались особенным народным уважением; так как усопшие становились богами-покровителями потомков: в ведах они носят имя отцов, Pitris, божества, властвующего над царством смерти (Яма и Ями). Могила в ведийских гимнах называется земляным домом; покойник, по тогдашнему верованию, продолжал жить в могиле... Душа - легкое дыхание, огонь, нисходящий из воздушного пространства на землю, в образах змеи-молнии или метеора-звезды, и воплощающийся в человека; душа - воздушная птица, бабочка, или иное крылатое существо, или огненное животное. По связи представлений воющего ветра и лающей собаки, душу представляли и в образе последней; потом души воображаются в виде детей-малюток, сидящих па небесных деревьях (облаках), белых, облачных дев, заключенных в небесных горах, и т. д. Освобожденная смертью от оков плоти, душа, по арийским понятиям, возвращалась в воздушное море.

Здесь постоянное место действия душ; но жилище их над облаками, на небе, на твердой светлой горе, или на острове среди океана. По смерти душа отправлялась к светлому обиталищу; но путь этот долог и труден: она должна перейти великий поток (облачную область) по тропинке дуга (по Ригведе, тропинка богов, млечный путь или радуга), или переплыть его.

Дорогу стерегут злые, лающие собаки (ветры); душа должна их утишить и еще заплатить кормщику, который перевозит души на остров. По другим представлениям, она переносилась облаком-коровой через небесные воды, почему и эта дорога называется тропинкой коровы.

Все это переносит нас в область наших сказок, в которых и сохраняются еще остатки древней арийской мифологии.

Скифы придавали умирающим значение обрекающих или посвящающих себя смерти, и потому погребение у них имело вид посвящения или жертвы. Усопших привешивали на деревьях, как бы посвящая их через это Дио, богу неба и воздуха, или зарывали в землю, т. е. посвящали богине Аппии, земле, или сжигали на костре, что считалось посвящением богу Солнца (Targitavis) и богине Огня (Taviti). Первый обычай был древнейший.

У скифов цари и благорожденные имели особенное кладбище. Такое кладбище у киммериян (сербов) видел Геродот на берегах Тираса; а у черноморских скифов такое же кладбище находилось в Герресе (Gerrhes). Могилы частных лиц помещались в местах их жительства.

Балтийские славяне и чехи хоронили своих мертвецов, в эпоху язычества, по лесам и полям (in silvis et in campis); по лесам - в силу вообще священного значения этого места; по полям же, кажется, не без мысли, что предки будут оберегать владения землевладельца. Этим можно объяснить и замеченный «Повестью временных лет» русский языческий обычай ставить прах покойников на путях: ибо пути были межою поземельной собственности, а пограничными ее стражами стояли могилы, хранившие священный прах предков.

Кладбища были семейные или родовые; общие нее предназначались для людей безземельных, не имеющих ни роду, ни племени. Местом покоя усопших славяне иногда избирали горы; могло быть, что этот обычай образовался не без сознания о пребывании душ усопших в горах (небесн. облаках). По известию Массуди, если у славян и русских кто умирал холостым, того женили по смерти.

Славяне зовут своих усопших родителями, дедами; души усопших, по их мнению, порхают сначала над землей в образе ласточек, голубей, мотыльков, кукушек; украинцы думают, что усопший бывает поочередно муравьем, птицей, зверем, рыбой, а потом опять возрождается человеком.

Краледворская рукопись свидетельствует, что пока не будут сожжены трупы, души усопших порхают по деревьям вместе с птицами: «Так много душ носятся туда и сюда по деревьям; боятся их птицы и пугливый зверь, только совы не боятся». То же сказано о сраженном Влаславе: «вот и вышла душа из стеня-щих уст, взлетела на дерево и (порхала) по деревьям, туда и сюда, пока не сожгли мертвого».

А Забой, жалуясь на угнетения иноверцев, говорит: «Где отцы давали яства богам, куда ходили возглашать свои мольбы; там они посекли все деревья, разрушили (кумиры) богов и выгнали из лесов всех воронов». Конечно, эти вороны - души усопших; а кладбища служат поныне местом для поминок.

23) Солнце представлялось славянам колесом, колесом прялки, на котором вещая пряха пряла золотые нити дня и темные нити ночи. Прекрасная богиня Заря была тоже пряхой, подобно девам судьбы, что пряли жизненные нити.

24) Все это суеверное уважение, оказываемое в древности Прие (Фрее-Сиве, у нем. Берте), перенесено потом нашим народом на Пятницу, которая и есть сама по себе только позднейший образ первой.

25) Поскольку скифы почитаются совершенно основательно предками славян, то все, что говорится об оседлых скифах-земледельцах, должно относиться и к земледельцам того времени - славянам; тем более, что их обычаи так сходны между собою, что они почти те же самые у тех и у других.

26) Микула и Вана, только что вышедшие с их земледельческим родом-племенем из древней общеарийской праотчизны, должны быть полны в то время ее поверьями и преданьями.

Одно из древнейших и наиболее распространенных верований представляет дождевые облака быками и дойными коровами Индры, а дождь молоком, ниспадающим на землю... В санскрите выражения для облака, быка и коровы, дождя и молока тождественны или происходят от одного корня. В гимнах Ригведы тучи рассматриваются, как черные небесные коровы; Индра доит их своей громовой палицей (молниями), проливает из их сосцов освежающее молоко (дождь) на землю и выводит из-за рассеянных облаков золотое сокровище, - солнце. То же доение облачных коров приписывается и Марутам - стремительным ветрам, сопровождающим грозу... Маруты, по указанию вед, имеют матерью корову; а Индру веды называют нередко прямо быком: «Ты наш бык... С ревом скоро-дарующе бык испускает свое семя (дождь) и дает плод злаку. Parjanya (грозовое облако) есть твое вымя; молнии твои сосцы, о Vaca! (дождь издающая корова).

Представления эти принадлежат глубочайшей старине; следы их замечаем в преданьях всех индо-европейских народов. В гимнах Ригведы дождь называется не только молоком, но и маслом. Старинные апокрифы рассказывают о райских, бессмертных источниках, текущих аки млеко и масло; а по болгарскому поверью луна во время затменья превращается в корову, которую тотчас же начинают доить ведьмы и приготовляют из ее молока целебное масло; тоже самое делали и фессалийские волшебницы.

Наши народные сказки полны этими преданиями; а в «Слове о полку...» сохранилось и самое выражение: буй-тур, яр-тур, как прозвище храброго, сильного князя.

Сказание о пестрых юницах, что рождаются 365 раз в год, должно принадлежать также к ведическому периоду. Вана (прежняя Прия), как дева судьбы своего племени, должна принадлежать также к вещим пряхам и ткачихам; она и ткет судьбы своего рода-племени земледельцев, окруженная светлыми атрибутами, в противоположность демоническим ткачихам, что пряли зло и пагубу.

27) Азовское море могло называться Индийским, по той же причине, как и Балтийское, т. е. потому, что и тут, вероятно, жили племена вендов или венедов.

Грекам были известны как брамины, так и буддисты. На них уж указывает Мегасфен, проникший через тридцать лет после Александра в Индию; Климент Александрийский упоминает впервые имя Будды в третьем веке по Р. X. Но буддизм, как известно, не принялся ни в древней Греции, ни в Скандинавии, несмотря на желание некоторых немецких писателей доказать, что Один был также образом Будды: скандинавы чуждались постов, и у них не было ни аскетов, ни пустынников.

Аскетизм, обязанный своим происхождением Индии, распространился оттуда с VII в. до Р. X. также между племенами киммерийскими (сербами) и фракийскими (где были также и славяне); а через них сообщился и соседям их, ге-там. По словам Поссидония, у мидян, народа кимери-фракийского, позднее смешавшегося с готами в Мезо-готии, были пустынники или аскеты, которых называли богами или вещими (les dieux ou les divins). Они воздерживались от мясной пищи, и питались только молоком, сыром и сухими лепешками (по гр. kapoura), почему их называли также любителями лепешек (по гр. kaprontes) или истребителями лепешек (по гр. kaprobatai). У даков-гетов эти вдохновенные мужи жили в воздержании, и назывались благословенными. Тогдашние цари старались иметь их при себе, чтобы укрепить свою власть над народом; они сделались приближенными царей, их советниками и министрами, как, например, известный гет Замолксис. Он жил в дикой пустыне, где было множество пещер; гора и река, близ которых он жил, слыли святыми; подобно тому, как слыли у скифов вообще источники и перепутья или перекрестки (rencontre de chemains) таклсе священными. Вдохновенный Заколксис, или Скалмоксис, цеимел ни с кем сношения, кроме верховного князя и его служителей.

Другой вдохновенный муж, советник и прорицатель царя Яровита или Бу-ревита, или Буривоя, имел такое влияние на гетов, что, не смотря на их чрезвычайную наклонность к пьянству, убедил их истребить у себя виноградники и отступиться от поклонения Бахусу, имя которого, впрочем, не сохранилось в мифологических преданиях гетов.

28) Древние асы, предки скандинавов, чрезвычайно уважали и боялись ва-нов, как страшных чародеев, которым повиновались стихии. Волшебницы же ванов (т. е. славян) презирали пророчества и волшебство волшебниц асов. В те времена считалось два рода чародейства: одно, светлое, исходило от вдохновения свыше; другое, нечистое, - от черного колдовства. Асы, по зависти и злобе к ванам, приписывали им изобретение последнего, и считали их чрезвычайно опасными колдунами. Они звали ванов злою породой, а себя признавали породой божественной; однако заимствовали у них очень много предметов по хозяйству и даже некоторых из их богов.

29) Имя скифов, как известно, не есть имя народное, а дано греками племенам, проникнувшим в Европу за VII век. до Р. X. и населявшим нынешнюю Россию, а отчасти и Западную Азию за Каспийским морем. При Александре Македонском имя это распространилось и на фракийцев или кимвров, обитавших около Черного моря. Азиатская Скифия называлась великой и слилась потом с Россией; а Европейская звалась малой, и полагалась в разное время, то в Крыму, то на берегах Днестра, то между Карпатами и Балтийским морем, то между Карпатами и Черным морем.

Под именем скифов разумелись и славяне, и кельты, и финны, и тевтоны, и маджары, и турки, или торки.

Самое древнее племя скифов были саки, обитавшие вначале в нынешнем

Туркестане, между Алтаем, Каспийским морем, Бактрией и Индостаном, с которым они граничили. В индийских преданьях, Саки, или Шаки (способные), появляются за 1200 лет до Р. X., как отважные хищники, но стоявшие на гораздо низшей степени развития, нежели индийцы. Персы причисляли их к ту-ранцам, а потом называли Песьими и Волчьими головами. Отсюда они распространились на Юг и Запад, и за один век до Р. X. овладели Северной Индией, на которую нападали и прежде, и проникали во внутренние ее земли.

Под именем саков, они были известны и эллинам еще в V веке до Р. X; но греки звали их скутами или скифами, и заимствовали от них самое название щита - sakos (щит). Кир победил их, и переселил некоторые племена в Карию и Армению.

На запад от саков жили племена их, моравы и дервяне; а часть третьего их племени, дави или даги, переселились на берега Азовского моря. При Александре Великом часть сих последних жила еще на Оксусе. Массагеты, также племя саков, поселилось по Дону; от них произошли аланы и росс-аланы, названные так от реки Росс, как называли тогда Волгу, на которой они обитали. Дервяне, древляне или дромиты (по санскр. друма - дерево) назывались также варками, гирканами, волками; земля их поныне персами зовется Гурка- нией, gourkan, страною волков.

Скифы, жившие по северным берегам Черного моря, звали себя преимущественно сколотами, от уменьшительного слова Skuta (щит), - skutulo (маленький щит). На метафорическом языке это слово значило также покровитель; и действительно, по словам Геродота, название сколотов слыло царственным, и те скифы, что назывались этим именем, величали себя также царственными скифами.

Отсюда производились опустошительные набеги на мидян и Вавилон, где они слыли под именем Гога и Магога, т. е. больших воинственных сборищ (grand amas).

Около же Дона, значит, рядом с Массагетами, жили геллоны и будины; а близ них, по Днепру, изгнанные потом оттуда змеями, невры, волки, или вол-кодлаки, которые обертывались, по мнению греков, однажды в году (вероятно зимой) в настоящих волков.

Западнее же обитали сарматы, происшедшие будто бы от связи скифов с Киммерийскими амазонками. В глубокую же древность сарматы жили на берегах Инда и в Южной Мидии; даже они слыли потомками мидян. По мнению некоторых, слово сарматы значит северные люди; так как по скифски Север - Савро (Shauro). Прометей у греч. трагиков считался родом из скифов.

Геты вообще были также скифское племя. Их царь Буревит, или Буривой (Boirevistes), соединил потом гетов и даков в одну державу, во Фракии; а впоследствии Траян покорил дако-гетов и обратил Дакию в римскую провинцию.

Массагеты почитались одним из более развитых скифских племен; царица их Томира победила Кира и велела умертвить его, в отмщение за смерть своего сына.

К скифам принадлежали также и парфы; ими управляла одно время Зарина, или Царина (Zarina), при которой они подпали под власть мидян.

Жители Ольвиополя платили сколотам дань: лучшие их союзники были росс-аланы.

К этому можно присовокупить, что из приведенных выше скифских имен: Зарина, или Царина, Томира, Яровит, или Буревит, Буривой (Boirevistes), молено заключить, сколько в их племенах было немецкого. Со времени завоевания Траяном Дакии началось самое широкое расселение славян с Дуная; а между Доном и Дунаем издревле обитали ваны или винды, также племена славянские. Известное библейское предание, упоминающее вместе с Гогом и Ма-гогом также и Росса, не имеет особенного значения; но судя по тому, как обширны и многочисленны еще с глубокой древности были вообще племена славянские, можно с большой вероятностью полагать, что между древними скифами, во время их набегов на Восток, самые многочисленные силы были славянские.

30) Черногорцы и сербы убеждены, что в каждом человеке обитает дух, которого они называют ведогон; и что дух этот может покидать тело, объятое крепким сном. Ведогоны нередко ссорятся и дерутся между собой; и тот человек, ведогон которого погибнет в драке, более не пробуждается: его тотчас же постигает быстрая смерть.

О колдунах и колдуньях рассказывают, что они, погружаясь в сон, могут выпускать из себя воздушное, демоническое существо, т. е. душу, которая принимает различные образы и блуждает по тем или другим местам, причем, оставленное ею тело лежит совершенно мертвым.

Во время обмиранья или летаргического сна душа, по русскому поверью, также покидает тело и странствует на том свете.

У черногорцев ведогоны - не только души усопших, но и домовые гении, -оберегающие жилье и имущество своих кровных родичей от нападения воров и чужеродных ведогоней. Русский крестьянин проводит резкое различие между домовыми своим и чужим.

В этом слышится воспоминание о родовой вражде славян, о которой свидетельствуют и древняя летопись, и народные свадебные песни. Роды спорили, вели усобицы, а блюстителями их интересов были домашние пенаты и старейшины; эти последние, умирая, переносили и за гроб те же привязанности и те же ненависти.

Адриатические славяне уверены, что к ним прилетают ведогоны с Итальянского берега и сражаются с туземными, и которые одолеют, те уносят летние плоды (урожай) на свою землю, (т. е. перегоняют дождевые тучи из одного края в другой). Если случится воину умереть во сне, то рассказывают, будто ведогон его дрался с ведогонами врагов и был убит. Как валькирии и вилы помогают сражающимся героям, так и ведогоны одной страны воюют с ведого-нами соседних земель; так и ведьмы (по малорусскому сказанию) слетаются на границе и сражаются одни против других. Вооруженные небольшими мечами, они наносят друг другу удары и при этом приговаривают: «Що втну, то не перетну!» - чтобы удары меча не были смертельными. Таким образом ведьмы, после каждого поражения, восстают снова к битве, подобно воюющим героям Валгаллы, которые если и падают бездыханными трупами, то всякий раз воскресают на новые подвиги.